Георг Кристоф Лихтенберг (1742-1799)
Из книги:
Избранные афоризмы
Лихтенберг Г.К., "Афоризмы" ("Литературные памятники" - М., "Наука", 1964)
Новые открытия в философии почти сплошь открытия новых заблуждений.
В настоящее время повсюду стремятся распространить знания, но кто знает, не появятся ли через два-три столетия университеты для того, чтобы восстановить былое невежество.
Американец, первым открывший Колумба, сделал скверное открытие.
Парень, который украл однажды 100 000 талеров, уже может в дальнейшем честно прожить жизнь.
Есть люди, которые не начнут слышать, прежде чем им не отрежут уши.
Он торговал чужими мнениями. Это был профессор философии.
Он так оттачивал свой ум, что тот в конце концов стал тупым, прежде чем сделаться острым.
Наблюдать лица простых людей на улице — всегда одно из самых любимых моих удовольствий. Никакие картины волшебного фонаря не могут сравниться с этим.
То, что движется с быстротой молнии или света от одного края песчинки к другому, будет казаться нам неподвижным.
О превращении воды в вино посредством циркуля и линейки.
Он делал постоянно выписки, и всё, что он читал, переходило из одной книги в другую, минуя голову.
Ничто так не способствует душевному спокойствию, как полное отсутствие собственного мнения.
Мир, должно быть еще не очень стар, потому что люди еще не могут летать.
Если они находят истину в природе, то они вновь швыряют ее в книгу, где ей приходится еще хуже.
Самые ярые защитники какой-либо науки, не выдерживающие и малейшего косого взгляда на нее, это обыкновенно такие люди, которые не далеко ушли в этой науке и тайно сознают свой недостаток.
Я уже указывал в другом месте, что в мире всё претворяется во всё и всё находится во всём; я имею в виду, что всё, что мы видим и чему даем название, существовало уже раньше, чем оно достигло такой стадии, на которой мы его увидели...
Когда людей станут учить не тому, чтó они должны думать, а тому, как они должны думать, то тогда исчезнут всякие недоразумения...
Что я такое? Что я должен делать? Во что должен верить и на что полагаться? К этому сводится вся философия. Желательно упростить подобным образом побольше вещей; по крайней мере, стоило бы попытаться, нельзя ли всё то, что намереваешься изложить в целом сочинении, с самого начала набросать кратко.
Изучение естественных наук дошло ныне в Германии до полного безумия. Разумеется, это всё же лучше, чем изготовлять напыщенные свободолюбивые оды или разбавлять взвинченным вдохновением в трехстопных или в шестистопных стихах дюжину идеек наших так называемых великих поэтов. И хотя перед богом насекомое и человек равноценны, для наших нервных узлов это не так.
О, милостивое небо, как много вещей нужно еще привести человеку в порядок, прежде чем приняться за птиц и бабочек! Изучи свое тело и всё, что можешь узнать о своей душе, выработай в себе привычку к труду и сумей преодолеть стремление к покою, приучи свой разум к сомнению, а сердце к терпимости! Познай человека, найди в себе мужество говорить правду на пользу ближнего!.. Там, где в твоем мозгу помещается какая-нибудь история бабочки, быть может нашлось бы место для "Жизнеописаний" Плутарха, способных зажечь тебя на великие дела. Разве история искусств не нужней и не полезней? Я предпочел бы знать историю ремесел и искусств, чем всё, что Линней когда-либо думал, писал, знает, знал и вновь забыл.
Если бы когда-нибудь рот захотел есть больше, чем могут заработать голова и руки, то я бы его заткнул, и навеки.
Как издеваются над маврами, торгующими людьми! Но что более жестоко — продавать их или покупать?
Кулачное право сегодня исчезло — за исключением права для каждого показывать кулак в кармане.
В присоединенных странах французы обещали любовь к братьям; в конечном счете они ограничились лишь любовью к сестрам.
[Апрель 1792] В свободной Франции, где можно свободно вздернуть каждого, кого пожелаешь.
Этому городу была постоянно присуща некая счастливая тупость.
Утвердить равенство и свободу так, как это мыслят сегодня многие, означало бы дать одиннадцатую заповедь, благодаря которой были бы отменены прежние десять.
Я отдал бы многое, чтобы точно узнать, для кого собственно были свершены подвиги, о которых официально говорят, что они де свершены "на благо отечества"?
Экспериментальная политика: французская революция.
Германия отнеслась к нехристианской Франции истинно по-христиански. После того, как она получила от нее пощечину по одной ланите, она подставила ей и другую.
Статую Изиды погрузили на осла и, когда народ падал перед ней ниц, ослу казалось, что это преклоняются перед ним.
Обращение в веру перед казнью можно сравнить со своеобразным откормом преступников: их делают в духовном отношении упитанными, а затем отсекают им головы, чтобы они не отреклись.
В те времена, когда душа была еще бессмертной.
Если какой-нибудь ангел захотел бы когда-нибудь порассказать нам кое-что из своей философии, то некоторые положения, я полагаю, звучали бы как 2 × 2 = 13.
Бог создал людей по своему подобию: это, по-видимому, означает, что человек создал бога по своему подобию.
Наш мир, чего доброго, станет когда-нибудь так хорош, что верить в бога будет так же смешно, как теперь — верить в привидения.
Так как они убедились, что не могут приставить ему католическую голову, то, по крайней мере, отрубили ему его протестантскую.
...И я благодарю бога тысячу раз за то, что он сделал меня атеистом.
Неужели вы полагаете, что бог католик?
К спискам умерших за год следовало бы добавить еще следующие рубрики: попали на небо — 33, отправились к черту — 777; сомнительные случаи — 883. Такими бумажками теологи могли бы зарабатывать деньги.
У духовных овец в общине, как и у мирских на пастбище, главное — это шерсть.
Большинство вещей, когда они становятся заметными, уже слишком велики. Рассматриваю ли я зародыш желудя под микроскопом или же вековое дерево невооруженным глазом, я одинаково далек от их начала. Микроскоп служит только для того, чтобы всё больше смущать нас. Насколько могут доставать наши подзорные трубы, мы видим светила, вокруг которых, возможно, вращаются планеты. Что нечто подобное происходит и в недрах земли, в этом убеждает нас магнитная стрелка. А если это простирается дальше? Если в мельчайшей песчинке также вращаются пылинки вокруг пылинок, кажущиеся нам столь же неподвижными, как неподвижные звезды? Можно было бы представить существо, которому наше видимое мироздание показалось бы кучей раскаленного песка...
Сколько же открытий совершится в будущем!
О, если бы наши современники рассуждали так мудро о некоторых вещах, как Сенека о кометах!
Чрезмерное чтение привело нас к ученому варварству.
Он удивлялся тому, что у кошки прорезаны две дырочки в шкуре как раз на том месте, где у нее находятся глаза.
Он всё еще был привязан к этому университету, как красивая люстра, не горевшая уже двадцать лет.
Мне всегда больно, когда умирают талантливые люди, потому что мир нуждается в них больше, чем небо.
Не без основания смеются над попыткой того человека, который хотел отучить свою лошадь от корма. Она, к сожалению, околела именно в тот день, когда он уже твердо надеялся, что она, наконец, овладеет этим искусством. Когда стремишься поумнеть, подобное случается не только со швабами, но и со многими людьми.
Бытие и небытие, когда речь идет о чувствующем существе, не противостоят друг другу; исключают же друг друга небытие и вечное блаженство...
Я весьма часто размышлял, чем отличается великий гений от заурядной массы. Вот несколько моих соображений.
Заурядный человек всегда приспособляется к господствующему мнению и господствующей моде, он считает современное состояние вещей единственно возможным и относится ко всему пассивно. Ему не приходит в голову, что всё — от формы мебели до тончайшей гипотезы — решается в великом совете человечества, членом которого он является. Он носит обувь с тонкими подошвами, хотя острые камни мостовой и режут ему ноги; пряжки у него сдвинуты к самым пальцам и поэтому часто за всё зацепляются. Он не думает о том, что форма обуви так же зависит от него, как и от того дурака, который первым начал носить тонкие подошвы на плохой мостовой. Великий же гений всегда задает вопрос: а может быть, это неправильно?.. Поблагодарим же этих людей за то, что они порой хоть однажды встряхивают то, что стремится осесть. Для этого мир наш еще слишком молод...
Есть люди, которые полагают, что всё, что делается с серьезным видом, разумно.
Можно осуждать ошибки великого человека, но только самого человека осуждать из-за них не следует. Его надо воспринимать в целом.
Именно на этом я и настаиваю: человек в собственном смысле слова — это не наш современник. Мы должны теперь разыскать его в истории.
Геродот извиняется, что он должен называть варварские имена: разве это не ужасно?
Человек, который наводит порядок на своей голове, пользуется у студентов Гёттингена бóльшим доверием, чем тот, кто наводит его в голове.
Неспособность учиться в пожилом возрасте объясняется (и притом несомненно) нежеланием более повиноваться.
Я разделяю положение Гельвеция: для тебя возможно всё, чего ты хочешь, но вовсе не всё, чего ты действительно хочешь. Тот вид хотения, который имеет в виду Гельвеций, это непреодолимое желание, которое почти никогда не встречается в человеке, если нет налицо и необходимой одаренности.
Если человек пишет, то пишет ли он хорошо или плохо — видно сразу. Но если человек ничего не пишет и сидит смирно, то делает ли он это благодаря уму или по невежеству — вот этого не в состоянии распознать ни один смертный.
Недостаток идей делает нашу нынешнюю поэзию презренной. Будьте изобретательны, если хотите, чтоб вас читали. Кто же, черт возьми, не прочтет охотно нечто новое?!
Когда книга сталкивается с головой — и при этом раздается глухой пустой звук, разве всегда виновата книга?
У кого две пары штанов — продай одну и купи эту книгу!
Когда книга нравится тебе с годами всё больше — это верный признак, что она хорошая...
Великое правило: если твое немногое не представляет ничего оригинального, то выскажи его по крайней мере оригинально.
Хороший писатель безусловно не должен беспокоиться, если его не поймут и через десять лет. Чего не поймет это столетие, поймет следующее.
Книга — это зеркало. И если в него смотрится обезьяна, то из него не может выглянуть лик апостола.
Не стану отрицать — недоверие к современному вкусу возможно достигло у меня степени, заслуживающей порицания. Ежедневно наблюдать, как некоторые люди попадают в гении с таким же правом, как если бы мокриц признали сороконожками, и не потому, что у них так много ножек, а потому, что большинство не хочет сосчитать до четырнадцати,— всё это привело к тому, что я больше никому без проверки не доверяю.
Во многих сочинениях какого-либо знаменитого писателя я бы охотней прочитал то, что он вычеркнул, чем то, что оставил.
Его чернильница поистине была храмом Януса. Когда она была закрыта, повсюду царил мир.
Предисловие можно назвать громоотводом.
"Лесов становится меньше, дрова иссякают, что же нам предпринять?" Когда вырубят все леса, мы сможем, наверное, так долго жечь книги, пока не вырастут новые леса.
Боже, не дай мне только написать книгу о книгах!
Люди, презирающие всех, кто не превозносит тотчас же их болтовню о любви, должны поразмыслить, что тупы именно они сами, ибо они относятся с чувством лишь к тому, к чему каждый человек поневоле относится с чувством.
Человечество, как и человек, имеет свои ступени развития. Мы пишем для своих современников, а не для древних греков. У меня возникает не только жалость, но и своего рода стыд за молодых людей, которые говорят о своем Гомере..., изучают своего Гомера, держат постоянно своего Гомера в кармане, а когда они должны обратиться к разуму и сердцу человека, то говорят так, что можно подумать будто они изучали человека по "Беседам" Ланге. Наша утонченность — не позор, мы принадлежим к более зрелому поколению. Истина, образование и улучшение человечества должны быть главными целями писателя. Если он их достигает, то средства используемые при этом, для нас довольно безразличны.
Поистине, многие люди читают только для того, чтобы иметь право не думать.
Книга, которую прежде всего следовало бы запретить,— это каталог запрещенных книг.
К числу величайших открытий, к которым пришел за последнее время человеческий ум, бесспорно принадлежит, по моему мнению, искусство судить о книгах, не прочитав их.
Более странный товар, чем книги, едва ли сыщется на свете. Их печатают и продают люди, которые их не понимают, их переплетают, критикуют и читают люди, которые их тоже не понимают, да, пожалуй, они и написаны людьми, которые их не понимают.
Единственный недостаток истинно хороших произведений состоит в том, что они обыкновенно являются причиной выхода в свет множества плохих или посредственных книг.
Осел кажется мне лошадью, переведенной с немецкого на голландский язык.
Девушка, 150 книг, несколько друзей и вид на окрестности, шириной примерно с немецкую милю,— вот это и было для него целым миром.
Я совершенно не понимаю, что нам от того, что мы при каждом удобном случае превозносим древних...
Поистине, большая честь для нас, старых студентов, что две тысячи лет тому назад существовали люди поумнее нас. Вы думаете, что мы еще, вероятно, живем в те времена, когда самая большая мудрость заключалась в сознании, что ты ничего не знаешь? За подобный капитал сегодня не дают взаймы звание магистра, так же как за богатство, состоящее в бедности, не получишь и гроша. Нет, нет, друзья, эти времена мы проспали. В настоящее время эти принципы — прекрасные гнезда давно улетевших истин. Для философских кунсткамер они еще годятся, но для домашнего обихода они не стоят выеденного яйца. Велика честь в наше время — уверенность в том, что ты ничего не знаешь! Отсюда уже ясно, что это положение не имеет иного смысла, кроме прямого, или ваши жалобы на современность еще в одном отношении нелепы. Вы не можете отрицать, что в настоящее время у нас больше людей, ничего не знающих, чем в древности, и в этом можно убедить их в кратчайший срок.
Еще вопрос, что трудней: думать или не думать. Человек думает инстинктивно, а ведь известно, как трудно подавить в себе инстинкт. Поэтому незначительные умы поистине не заслуживают того презрения, которое питают к ним во всех странах.
Колумбов! Колумбов всюду!
Ах, это были счастливые дни, когда я еще верил во всё, что слышал!
Поистине не знаешь, не сидишь ли ты теперь в сумасшедшем доме?
■ Перевод: Г.С. Слободкин
OCR и подготовка публикации: fir-vst (2011)
(информация из книги)
Во второй половине XVIII в. в маленьком немецком городе Гёттингене, известном своим университетом, жил один из оригинальных писателей и ученых Германии Георг Кристоф Лихтенберг (1742-1799). Однако до недавнего времени имя этого выдающегося просветителя, о котором с глубочайшим уважением отзывался Кант, силой ума и таланта которого были восхищены Гёте, Герцен и Толстой, знали немногие. Причины этого разнообразны. Отчасти это объясняется тем, что большинство произведений писателя, публицистических по своему характеру, печаталось в различных популярных журналах и карманных календарях. Будучи весьма злободневными, они поздней в какой-то степени утратили свою актуальность и были забыты. Некоторые из задуманных им произведений не вышли из стадии набросков; иные же, как, например, "Афоризмы", он не решался опубликовать, и они стали известны лишь после его смерти, а в более полном виде только в начале XX в.
Классика поэзии ==>
Обратная связь: fir-vst