В 2081 году все люди, наконец, обрели равенство, и это не было пресловутое равенство перед богом или перед законом - люди стали равны друг другу во всём. Не было больше слишком умных или вызывающе красивых. Никто больше не превосходил соседа ловкостью или силой. Всё дело было в 211, 212 и 213-ых поправках к конституции, которые узаконили равенство, а также в неусыпной бдительности агентов Главного Уравнителя Соединенных Штатов.

    Однако, не стоило бы обольщаться, и в обществе поголовного равенства не всё было безоблачно. Например, было довольно трудно привыкнуть к тому, что апрель больше не был весенним месяцем, некоторых это просто сводило с ума. Так получилось, что именно в этот злополучный месяц агенты Главного Уравнителя и забрали четырнадцатилетнего Гаррисона Бержерона у его родителей Джорджа и Хейзел Бержерон.

    Что там ни говори, а это было основанием для огорчения. Впрочем, часто вспоминать о сыне Джордж и Хейзел были не в состоянии. Умственные способности Хейзел в точности соответствовали среднему уровню, а это означало, что когда ей требовалось как следует задуматься, у нее в голове как будто что-то обрывалось. Джордж, в принципе, мог бы порассуждать, поскольку его умственные способности оказались выше установленного максимума, но на этот случай у него в ухе постоянно болтался крошечный радиокомпенсатор - таков уж был закон. Этот радиокомпенсатор был настроен на волну правительственного передатчика, который через каждые 20 секунд вгонял в головы тех, кто соображал лучше других, шумы и помехи. По замыслу это должно было помешать Джорджу и подобным ему умникам извлекать выгоду с помощью своих мозгов, лишая их незаслуженного преимущества над другими людьми.

    Джордж и Хейзел уставились в телевизор. По щеке Хейзел скатилась слезинка, но что ее вызвало, вспомнить она никак не могла.

    По телевизору показывали балерин, исполнявших какой-то танец.

    В голове у Джорджа завыло. Мысли его тотчас разбежались, как мелкие хулиганы при виде полицейского.

    - Хорошо они станцевали танец, получилось красиво, - сказала Хейзел.

    - Что? - переспросил Джордж.

    - Я тебе сказала про этот танец. Красиво получилось, - повторила Хейзел.

    - Да уж, - согласился Джордж.

    Он попытался сосредоточиться на экране. Конечно, никому бы и в голову не пришло сказать, что балерины были уж очень хороши - закон был соблюден, они ни в чем не превосходили других людей. На всякий случай зрители были защищены от грациозных жестов или вызывающей красоты - балерины были обвешаны мешками с дробью, а их лица скрывались под масками. Так что никто не мог почувствовать себя неполноценным уродом.

    У Джорджа в голове промелькнуло, что уравнивание, пожалуй, не стоило распространять на танцоров и танцовщиц, но тут его настиг очередной шумовой удар, принятый радиокомпенсатором, и мысли его тотчас разлетелись.

    Джордж поморщился. Две из восьми балерин на экране тоже.

    Хейзел это заметила. Ее умственные способности в компенсаторе не нуждались, и поэтому ее постоянно разбирало любопытство.

    - А сейчас на что это было похоже? - спросила она у мужа.

    - Такое впечатление, что кто-то трахнул молотком по молочной бутылке, и она разлетелась вдребезги, - ответил Джордж.

    - Вот уж здорово, наверное, каждый раз слышать новые звуки, - с явной завистью сказала Хейзел. - Никогда не заскучаешь.

    - Еще бы, - подтвердил Джордж.

    - Если бы Главным Уравнителем была я, то кое-что бы изменила, - сказала Хейзел, которая, надо признать, даже внешне была очень похожа на Главного Уравнителя - женщину по имени Диана Мун Глемперс. - Будь я на месте Дианы Мун Глемперс, - продолжала она, - то по воскресеньям бы передавала только колокольный звон. Этим бы я поддерживала религиозность.

    - Но тогда бы я, пожалуй, смог думать, - возразил Джордж.

    - Я бы передавала его очень громко, вот всё и решилось бы, - предложила Хейзел. - Это не проблема. Думаю, из меня бы получился неплохой Главный Уравнитель.

    - Как и из любого другого.

    - Уж мне ли не знать, что такое норма.

    - Конечно, - кивнул Джордж. Из тумана, заполнявшего его голову, выплыл образ сына, Гаррисона, который сидел в тюрьме как раз за то, что терпеть не мог придерживаться каких-нибудь норм. Но тут в ухе у Джорджа прогремел двадцатипушечный залп, и мысль оборвалась.

    - Ух, ты! - воскликнула Хейзел. - Наверное, здорово тебя проняло?

    На покрасневших глазах Джорджа выступили слезы, а сам он побелел, не в силах унять охватившую его дрожь. Удар был очень жесток. На экране телевизора две балерины даже свалились на пол и сейчас поднимались, потирая себе виски.

    - Ты такой бледный и так скукожился, - огорчилась Хейзел. - Послушай, дорогой, почему бы тебе не прилечь на диван, пусть твой компенсатор немного полежит на подушке? - Она говорила о двадцатикилограммовом мешке с дробью, который, словно огромный замок, висел на шее Джорджа. - Ну-ка, пристрой его сюда - тебе сразу станет легче. Это ничего, что мы с тобой на время станем неравными, я не против.

    Джордж взял мешок в руки и оценил его вес.

    - Он мне совсем не мешает. Я его уже давно не замечаю. Теперь это как бы часть моего тела.

    - У тебя такой усталый вид, ты так осунулся в последнее время, - с жалостью сказала Хейзел. - А давай-ка проделаем в твоем мешке маленькую дырочку и вытащим из него несколько свинцовых шариков.

    - Ты что, забыла, за каждый вынутый из мешка шарик - два года тюрьмы да еще штраф две тысячи долларов, - возразил Джордж. - На такой обмен согласится только сумасшедший.

    - Но я же не говорю о работе, - пояснила Хейзел. - Я хочу, чтобы ты мог вынимать несколько шариков, когда находишься дома. Ведь здесь-то ты ни с кем не соревнуешься, правда ведь? Здесь ты просто отдыхаешь.

    - Предположим, что я бы попытался схитрить подобным образом, - сказал Джордж. - Разве ты не понимаешь, к чему бы это привело? Другие люди сделали бы то же самое. И мы тотчас бы вернулись назад, в те мрачные времена, когда люди изнемогали под бременем постоянной зверской конкуренция. Ты этого хочешь?

    - Ну что ты! - испугалась Хейзел.

    - Каждый должен понимать, к чему приводят заигрывания с законом. Они подвергают опасности всё общество.

    Даже если бы Хейзел не знала ответа, Джордж уже не смог бы ей больше помочь - гудок сирены прошил его череп насквозь.

    - Оно бы сразу развалилось, - неуверенно ответила Хейзел.

    - Что развалилось? - тупо переспросил Джордж.

    - Общество, - растерянно сказала Хейзел. - Я тебя, наверное, не поняла.

    - А кто его знает? - сказал Джордж невпопад.

    Неожиданно трансляцию балета прервали. Поступило важное сообщение. Диктор был крайне возбужден. К тому же у него, как и у всех остальных дикторов, был серьезный дефект речи. Минуты две никак нельзя было понять, что он хочет сказать. Ему так и не удалось выдавить из себя хотя бы: "Леди и джентельмены". Наконец, осознав, что охватившее его волнение он побороть не в силах, диктор протянул листок с сообщением одной из балерин.

    - Какой же он молодец, - похвалила диктора Хейзел. - Он старался, а это главное. Бог не дал ему таланта, но он, несмотря на это попробовал. Я бы на месте его начальников за такое отношение к порученному делу повысила ему зарплату.

    - Леди и джентльмены! - начала читать балерина.

    Наверное, она была необычайно красива, потому что лицо ее скрывала отвратительнейшая маска. Без сомнения, она была к тому же и самой грациозной из танцовщиц и самой сильной физически, потому что ее мешки-компенсаторы сгодились бы и девяностокилограммовому мужчине.

    Ей пришлось извиниться за свой нежный, теплый, мелодичный голос - выступать с таким голосом по телевидению было просто нечестно. Она стала читать снова, стараясь, чтобы получилось как можно хуже.

    - Из спецучреждения сбежал Гаррисон Бержерон, четырнадцати лет, - прочитала она, проглатывая концы слов. - Он содержался под следствием по подозрению в организации антиправительственного заговора. Он обладает редким умом и огромной физической силой, в связи с чем уравновешивающее воздействие компенсаторов на него ограничено. Чрезвычайно опасен.

    На экране появилась фотография Гаррисона Бержерона - сначала вверх ногами, потом боком, снова вверх ногами и, наконец, как надо. На фотографии, сделанной в полиции, Гаррисон был снят во весь рост на фоне метрической сетки, так что сразу было видно, что его рост превышает два метра.

    Гаррисон был весь обвешан металлическими болванками и брезентовыми мешками с дробью. Таких тяжелых компенсаторов не носил больше никто. Гаррисон развивался так быстро, что подчиненные Главного Уравнителя просто не успевали изобретать для него новые ограничители. Например, вместо маленького радиокомпенсатора для ограничения умственных способностей ему приходилось носить огромные наушники. На глазах у него были необычайно сильные очки, которые, по замыслу уравнителей, должны были не только значительно ослабить его зрение, но и вызывать страшную головную боль.

    Бросалось в глаза, что металлические доспехи болтались на Гаррисоне крайне неаккуратно. Обычно компенсаторы для сильных людей изготовлялись исключительно расчетливо и располагались симметрично. Гаррисон же был похож на ходячий склад металлолома.

    Черты лица Гаррисона, без сомнения, также нуждались в компенсации. По приказу Главного Уравнителя ему приходилось носить на носу красную резиновую блямбу, сбривать брови и закрашивать некоторые зубы в черный цвет, превращая ровный ряд в кривую редкую изгородь.

    - Если вы встретите этого человека, - читала балерина, - не смейте, повторяю, не смейте, заговаривать с ним.

    Вдруг раздался ужасный грохот - кто-то выломал дверь. Раздался вопль изумления и ужаса. Фотография Гаррисона Бержерона на телевизионном экране несколько раз подпрыгнула, словно в студии началось землетрясение.

    Джордж Бержерон сразу же догадался, что вызвало этот внезапный катаклизм, и в этом не было ничего удивительного - его собственный дом не раз отплясывал под эту грохочущую мелодию.

    - Боже мой! - произнес Джордж. - Да ведь это же Гаррисон!

    Впрочем, эта мысль, не успев всерьез укорениться в сознании Джорджа, тут же вылетела прочь - в голове его завизжали тормоза автомобиля. Когда Джордж смог открыть глаза, фотография Гаррисона уже исчезла. Ее место на экране занял настоящий, живой Гаррисон.

    Он стоял посреди студии, огромный, по-клоунски неуклюжий, грохочущий металлом. В руке он держал ручку с корнем вырванную из входной двери. Перед ним, сжавшись от страха, на коленях стояли балерины, музыканты, дикторы и работники студии.

    - Я ваш император! - провозгласил Гаррисон. - Вы слышите? Я ваш император! Вы все должны беспрекословно мне подчиняться!

    Он топнул ногой, и студия затряслась.

    - Посмотрите на меня, - выкрикнул Гаррисон. - Я скован железом, изуродован и измучен, но все равно сильнее и могущественнее любого самого выдающегося правителя прошлого. А теперь трепещите, вот я какой на самом деле!

    Легко, словно бумажную ленточку, Гаррисон разорвал ремни, на которых висели его доспехи-компенсаторы. А ведь эти ремни должны были выдерживать груз в две с половиной тонны!

    Тррах! Груда металла рухнула на пол.

    Гаррисон просунул большие пальцы рук под замок компенсатора мозговой деятельности. Дужка замка треснула, как ванильный сухарь. Гаррисон с силой швырнул в стену свои наушники и очки, и они разлетелись вдребезги.

    Затем он сорвал с носа резиновую блямбу, и перед изумленными зрителями предстал человек, которого испугался бы сам бог-громовержец.

    - Настало время выбрать себе императрицу! - объявил Гаррисон, оглядывая коленопреклоненную толпу. - Первая, кто осмелится встать на ноги, получит потрясающего супруга и трон!

    После минутной паузы поднялась балерина, читавшая сообщение. Она трепетала.

    С величайшей учтивостью Гаррисон извлек из ее уха маленький радиокомпенсатор и освободил ее от тяжелых мешков. Потом сорвал с ее лица маску. Девушка была потрясающе красива.

    - А сейчас, - сказал Гаррисон, подхватив ее под руку, - мы вам покажем, что такое настоящий танец. Музыка! - приказал он.

    Музыканты поспешно бросились к своим инструментам. Гаррисон сорвал с них компенсаторы.

    - Постарайтесь показать всё, на что вы способны, - потребовал он, - и я сделаю вас баронами, герцогами и графами.

    Заиграла музыка. Сначала инструменты звучали как обычно фальшиво и неумело. Тогда Гаррисон вытащил двух музыкантов из кресел и начал размахивать ими, как дирижерскими палочками. Он напел мелодию, которую хотел услышать, настраивая оркестр. После чего вернул музыкантов в их кресла.

    Вновь заиграла музыка, на этот раз оркестр зазвучал гораздо лучше.

    Сначала Гаррисон и его императрица внимательно вслушивались в музыку, словно пытаясь подогнать под ее ритм биение собственных сердец.

    И вот они замерли на кончиках пальцев.

    Гаррисон обхватил тонкую талию девушки своими огромными руками, помогая ей проникнуться чувством невесомости.

    И вдруг, словно подброшенные волной красоты и грации, вопреки всем физическим законам, они поднялись вверх! Гравитация была посрамлена.

    Они кружились, вертелись, вращались, выделывали потрясающие фигуры и пируэты.

    Они прыгали, как олени на луне.

    Высота студии была не менее десяти метров, но с каждым прыжком они всё ближе и ближе приближались к потолку.

    Можно было подумать, что они хотят коснуться его губами.

    И вот им это удалось.

    При помощи любви и непреодолимого желания они победили притяжение, на мгновение повисли в воздухе, в десяти сантиметрах от потолка, и подарили друг другу долгий-долгий поцелуй.

    И именно в этот момент в студию вошла Диана Мун Глемперс, Главный Уравнитель. В руках она держала двустволку десятого калибра. Без промедления она дважды нажала на курок, и император с императрицей встретили свою смерть, так и не долетев до пола.

    Диана Мун Глемперс перезарядила ружье и направила его на музыкантов.

    - А ну-ка, надеть свои компенсаторы. Даю вам десять секунд.

    В этот момент у Бержеронов что-то произошло с телевизором - пропало изображение. Хейзел повернулась к мужу, чтобы выяснить, в чем дело, но Джордж ушел на кухню за пивом.

    Когда Джордж вернулся в комнату с банкой в руках, его накрыл очередной радиосигнал, он остановился и подождал, пока его голова не пришла в норму. После чего он сел на диван.

    - Ты всплакнула? - спросил он.

    - Немного, - ответила она.

    - Что-то случилось? - спросил он.

    - Не могу сказать точно, - ответила она. - Наверное, это по телевизору показывали что-то очень грустное.

    - Что именно? - спросил Джордж.

    - У меня в голове всё перепуталось, - ответила она.

    - Не нужно думать о грустном, - посоветовал он.

    - А я и не думаю, - ответила Хейзел.

    - Молодец, - похвалил Джордж. И тут его опять перекосило - несколько секунд в его голове работал отбойный молоток.

    - Ого! Наверное, тебя как следует прихватило, - посочувствовала Хейзел.

    - Что ты сказала? Повтори, - пробормотал Джордж.

    - Ого! - повторила Хейзел. - Наверное, тебя как следует прихватило.

    Перевод: В.Волынский-мл., 2000