В сочельник, когда время близилось к двенадцати, отец Меллон задремал, но через несколько минут проснулся. У него возникло совершенно необъяснимое желание встать, подойти к парадным дверям и распахнуть их настежь, чтобы впустить внутрь церкви снег, а потом проследовать в исповедальню и ждать.Ждать чего? Кто знал? Кто смог бы ответить? Но стремление было настолько сильным, что ему невозможно было противиться.- Что происходит? - одеваясь, пробормотал он себе под нос. Не иначе как я умом тронулся! Кому в такой час придет в голову отправиться в церковь, хоть по своей, хоть по чужой воле? С какой стати я должен…Несмотря ни на что, он надел свое облачение, спустился вниз и, распахнув двери, замер в благоговении перед великим произведением искусства, открывшимся его взору, - этот вид поражал сильнее, чем живописное полотно: снежное кружево украсило крыши, занавесило фонари, накрыло чехлом прижавшиеся к тротуару автомобили, словно жаждущие благословения. Летящие через порог снежинки холодили его веки и сердце. Он затаил дыхание, упиваясь этой изменчивой красотой, потом отступил назад и удалился в исповедальню, а снежинки, кружась, устремились за ним.Форменный болван, ругал он себя. Совсем спятил, старик. Нечего тебе здесь делать! Ложись в постель!Но тут до его слуха донесся какой-то шум: вошедший замешкался у дверей, по каменным плитам застучали шаги, а вслед за тем послышался влажный шорох, но сам нарушитель покоя еще не появился за перегородкой исповедальни. Отец Меллон выжидал.- Исповедуйте меня, отец, - прошептал чей-то голос, - ибо я грешен!Не в силах поверить, что в такой час таинство и впрямь оказалось кому-то нужным, отец Меллон только и сказал:- Как ты узнал, что церковь открыта и я готов тебя выслушать?- Я молился, отец, - послышался тихий ответ. - Господь сделал так, чтобы вы пробудились и открыли церковь.На это нечего было возразить, и тогда старый священник и тот человек с хриплым голосом грешника замерли в долгом холодном молчании; стрелки часов между тем приближались к полуночи, и в конце концов незнакомец, явившийся из тьмы, повторил:- Исповедуйте меня, грешного, отец!Но вместо обычных исцеляющих слов отец Меллон, ощущая, как с каждой снежинкой близится Рождество, склонился к зарешеченному окошку и невольно произнес:- Должно быть, на тебе воистину лежит тяжкое бремя греха, коль скоро ты вышел из дому в такую ночь, чтобы исполнить невозможное, которое оказалось возможным только благодаря тому, что Господь тебя услышал и поднял меня с постели.- Грехи мои постыдны, отец, и вы сами в этом убедитесь!- Тогда говори, сын мой, - сказал священник, - пока мы оба не окоченели…- Дело было так, - зашелестел печальный голос за тонкой перегородкой. - Шестьдесят лет тому назад…- Говори громче! Шестьдесят лет назад?! - Священник открыл рот от удивления. - Так давно?- Шестьдесят! - Последовала мучительная пауза.- Продолжай, - сказал священник, укоряя себя за прерванную исповедь.- Ровно шестьдесят лет назад, когда мне было двенадцать, - говорил все тот же грустный голос, - в такую же святочную неделю мы с бабушкой отправились за рождественскими покупками. Жили мы тогда в маленьком городке на восточном побережье. В магазины и обратно ходили пешком… В те времена и машин-то не было, так ведь? Мы брели нога за ногу, нагруженные подарочными свертками, и бабушка сделала мне какое-то замечание - уж не помню точно, какими словами, только я разозлился и убежал вперед, просто взял да и убежал. Издали я слышал, как она меня звала, потом кричала, кричала что есть мочи, чтобы я вернулся, вернулся к ней, но я - ни в какую. Она плакала в голос, я знал, что она мучается, и это меня подстегнуло, раззадорило, я захохотал и побежал еще быстрее. Домой, конечно, примчался первым, а когда она, едва дыша, появилась в дверях, ее сотрясали рыдания, которым, казалось, не будет конца. Мне стало стыдно, и я спрятался…Воцарилось долгое молчание.Священник пришел на помощь:- Это всё?- Перечень длинный, - скорбно произнес голос за тонкой стенкой.- Продолжай, - с закрытыми глазами сказал священник.- Точно так же я поступил с матерью, причем перед Новым годом. Чем-то она мне досадила. Я убежал и слышал, как она кричит мне вслед. Но я только ухмыльнулся и припустил во все лопатки. Зачем?Зачем, боже мой, зачем?Священник не нашелся, что ответить.- Теперь всё? - помолчав, спросил он вполголоса, странно взволнованный чужим признанием.- Однажды летом, - продолжал голос, - какие-то хулиганы меня избили. Когда они ушли, я увидел на ветке кустарника двух бабочек, нежно трепетавших бок о бок. От их безмятежности меня захлестнула злоба. Я прихлопнул их ладонью и растер в порошок. Отец, какой стыд!В церковь сквозь открытые двери ворвался ветер: оба повернули головы и увидели снежное рождественское привидение, которое возникло на пороге и тут же рассыпалось белыми хлопьями по каменным плитам.- Был еще один скверный случай, когда мне стукнуло тринадцать, - опять заговорил старик, превозмогая стыд, но все же нашел в себе силы продолжать, - и тоже в канун Рождества. У меня пропал пес по кличке Бо - убежал и не возвращался трое суток. Я любил его больше жизни. Пес был необыкновенно умен и платил мне бесконечной привязанностью. И вдруг мой питомец исчез, и все хорошее исчезло вместе с ним. Я ждал. Плакал. Снова ждал. Молился. Беззвучно кричал. Я знал: он никогда, никогда не вернется! Но потом, потом, в два часа ночи, когда за окном валил мокрый снег, на дорогах чавкала слякоть, а на карнизах таяли сосульки, во сне я услышал какой-то совсем другой звук, проснулся и понял, что это пес скребется под дверью! Я вскочил с кровати, как сумасшедший, чуть не сломал шею. Дернул ручку двери - и на пороге увидел моего несчастного Бо: он был весь в грязи, дрожал от холода, но лучился радостью. Я завопил от счастья, втащил его в дом, захлопнул дверь, упал на колени, прижал его к себе и разревелся. Какой подарок, какой это был подарок! Я снова и снова называл его по имени, а он подвывал мне в тон - это были голоса муки и счастья. А потом я умолк. Знаете, что за этим последовало? Можете представить всю мерзость моего поступка? Я избил его. Да-да, избил. Молотил его кулаками, костяшками пальцев, ладонями, и снова кулаками, а сам кричал: будешь знать, как уходить без спросу, будешь знать, как убегать, будешь знать, как не слушаться, как ты посмел, как посмел?! И я истязал его до тех пор, покуда он не заскулил, и только тогда до меня дошло, что я делаю. А он это безропотно сносил, словно понимал, что оказался недостойным моей любви; но теперь недостойным оказался я, тогда я его оттолкнул и залился слезами; задыхаясь, я снова обхватил его за шею, прижал к себе и закричал: прости, пожалуйста, Бо, прости меня. Я не хотел. Бо, прости…Но разве мог он меня простить, отец? Кто он был? Бессловесное существо, животное, пес, мой любимец. И он смотрел на меня такими прекрасными черными глазами, что у меня сжалось сердце, и с тех пор оно навеки замкнулось от стыда. Я так и не смог себя простить. С тех пор меня преследует память о моей любимой собаке и о моей собственной низости. Под Рождество, не просто в последние дни уходящего года, а именно в канун Рождества, передо мной возникает призрак моего пса. Я его вижу, слышу шлепки и удары, терзаюсь чувством вины. О боже мой!Незнакомец умолк и содрогнулся от рыданий.В конце концов старый священник вымолвил:- Так вот почему ты здесь?- Да, отец. Разве это не ужасно? Разве это не позор?Священник не сумел ответить: у него тоже текли слезы и срывалось дыхание.- Господь простит меня, отец? - спросил старик.- Да.- А вы, отец?- Да. Но позволь кое-что тебе рассказать, сын мой. Когда мне было десять лет, со мной произошло то же самое. Точно так же я поступил с родителями, потом так же поступил и с моей собакой, которую любил больше всех на свете, но она убежала, и меня охватила ненависть, а когда она вернулась, я тоже гладил ее, и бил, и снова начинал гладить. До этой ночи я не рассказывал об этом ни одной живой душе. Все эти годы меня обжигал стыд. Я регулярно исповедовался своему духовнику. Но об этом молчал. Так что теперь…Наступило молчание.- О чем вы, отец?- Господь, Господь, милый человек, Господь Бог простит нас. Наконец-то мы открылись, осмелились рассказать все. Что до меня - я тоже прощу тебя. Но напоследок…Старый священник не договорил: его душили слезы.Незнакомец всё понял и осторожно спросил:- Отец, вы хотите получить мое прощение?Священник молча кивнул. Возможно, его собеседник уловил тень от кивка, поскольку он тут же заверил:- Вы его получили!И они оба долго сидели в темноте, а в дверях появился еще один призрак, который, впрочем, тут же смешался со снегом и исчез.- Прежде чем уйти, - сказал священник, - выпейте со мной вина.Огромные часы на башне, против церкви, начали отбивать время.- Вот и Рождество, отец, - сказал голос из-за перегородки.- Определенно, это лучшее Рождество в моей жизни.- Самое лучшее.Старик священник поднялся со стула.Он ждал шороха или хоть какого-нибудь движения за перегородкой.Но оттуда не донеслось ни звука.Нахмурившись, священник распахнул дверцу и всмотрелся в каморку для исповеди.Внутри не было никого и ничего.У него отвисла челюсть. Снежинки падали ему за ворот.Он вытянул руку и ощупал темноту.Там было пусто…Обернувшись, он уставился на входную дверь, а потом поспешил выглянуть на улицу.Снег кружил в последних отзвуках боя курантов. Улицы давно опустели.Когда он вернулся и затворил двери, его внимание привлекло высокое зеркало при входе.В холодном отражении он узнал старого знакомца, самого себя.Почти не задумываясь, он поднял руку и осенил его крестным знамением. Отражение в зеркале сделало то же самое.Осушив слезы, старый священник отвернулся и пошел за вином.На улице вместе со снегом кружилось Рождество.
Перевод: Е.Петрова